Слепой:

Пальцы пропитывало теплом от батареи. Кости чуть ли не трещали от наслаждения, что до них дотронулось что-то теплое и приятное, а не сырое, мокрое и вязкое - обычное и невыносимое - Слепой же не разделял восторгов собственных пальцев. Он натянул рукава на костяшки, до самых кончиков пальцев, и наконец встал с насиженного места. Где оно было, что его трогало, на что он опирался? Очередная дóмовая стена, шуршащий пол. Немного мусора, впивающегося в подошвы ступней - как они еще не покрылись толстой кожей за все его годы канатохождения над пропастью? Какая разница. Оттолкнуться носком, ударить пальцем по загаженному мусором кафелю.

Ему не нужны были глаза, чтобы понимать куда идти. Ему они в принципе были не нужны, и без них он ощущал себя собой. Его глазами стали длинные пальцы, скользящие по шершавым стенам, по родным трещинкам, в которых застревали отросшие ногти, в которых эти ногти подцепляли кусочки штукатурки, отправляя ее в рот. На языке появился приятный до щемящего чувства удовольствия вкус побелки. Слепой покривил губами в подобии улыбки, засовывая в рот еще несколько кусочков.

Дорога до Кофейника растягивается в несколько перекусов. Слепой не торопится. У него свой променад, свое свидание, свои поцелуи - пальцев со стенами, носков стоп с острыми краями плиток, танцующего по коридору эха с его шагами. Он останавливается от двери в нескольких шагах - прислушивается, гладит стену. Нет, голоса Шакала здесь нет. Но зато есть Конь. Он, бряцая ботинками, вываливается из Кофейника, Слепой делает шаг в сторону, протягивает руку, легко касаясь руки Коня, выдает сиплое послание для Табаки. Конь не отвечает - кивает, наверно? - Слепой прислоняется к стене плечом, из кармана вытягивая зажигалку и сигарету, закуривает. Отрывает пятки - несколько шагов в сторону - спуститься вниз, продолжаем променад с возлюбленной. Возлюбленная сама подскажет, где будет Табаки. Дом ласково шепнет пальцами, проведет ноги в нужную сторону - еще один дар тому, кто стал его голосом. Слепой его принимает безропотно, как и все прочие дары, лишь поглаживает родные стены с любовью.

Первый этаж пустовал. Эхо колес Табаки тихим скрипом покрывает воздух, будто плотным покрывалом. Слепой оказывается рядом, замирает. Голос у Шакала недовольный - или ему кажется? - Слепой стряхивает прилипшую бумажку к пятке.

- Да, - отвечает односложно, тихо, хрипло. Табаки услышит. Кроме них здесь все равно никого, искать никто не станет, да и никто сюда не зайдет. Слепой приклеивается плечом к стене сбоку от Хранителя, соскальзывает вниз, поджимая к себе ноги. Поднимает голову на Табаки - пряди волос закрывают свет темными полосами, незрячий туман идет рябью, Слепой резко двигает головой, и пряди скатываются по обе стороны лица, туман больше не рябит.

Стоило ли говорить что-то еще Шакалу? Он же прекрасно понимает, зачем тот его искал. Зачем решил поговорить. Им необходимо решить ряд важных вопросов. Тет-а-тет, без визитов и негласных договорок, без прочего фонового шума - лишь двумя голосами. Выпуск маячит заревом, и нужно сделать все возможное, чтобы у этого зарева не было металлического привкуса. Выпуск маячит запахом побелки и гулом носящихся экскаваторов, и нужно сделать все возможное, чтобы через этот гул не было слышно горьких криков несмогших уйти. Слишком много "нужно" на двух человек. Хорошо, что один из них протащил себя через вереницы историй и смыслов.

- Есть кто? На примете, - голос звучит глухо. Слепой шевелит сухими губами, с которых сыпется белесая пыльца стен, направляя незрячие глаза на шум. Там Табаки. Где Табаки - там всегда шум. Даже когда он сидит тихо. Слепой кривит губы в намеке на улыбку, поднимает губы, обнажая ряд зубов, растягивает уголки рта. Надеется, что выходит что-то приличное. Не зря он практиковался.