СЛЕПОЙ |
Я пью облака и замёрзший дождь. Уличную копоть и следы воробьиных лапок.
ЛИЧНОЕ ДЕЛО:возраст|дата рождения (число, месяц): 17|1.05 | Miles McMillan |
О Б Щ И Е С В Е Д Е Н И Я |
Память Слепого пахла, звенела и шуршала. Она несла запахи и ощущения. Она не простиралась так далеко, как у других — раннего детства Слепой не помнил. Почти.
Что было до Дома? Он не знал. Не помнил или не хотел вспоминать - не было никакого смысла отвечать на этот вопрос. Он сросся с Домом так плотно, что редко отличал себя от него, а его самого - от Дома. Не важно, что было раньше - интернат с вереницами горшков и высиживанием на них по полчаса, незнакомые ногам улицы, чьи-то холодные пальцы и горячие слова - все вмазывается до атомов в шершавую штукатурку, которая уничтожает все, что не принимает. Слепого Дом принял как свою часть, новую отросшую конечность. Слепой стал руками дома, его решениями и волей.
Но так было не всегда.
Что такое «видеть», Слепой не понимал. А поняв умом, не мог представить. Долгое время понятие «зрячий» ассоциировалось для него только с меткостью. Зрячие били больнее.
Он помнил плохие запахи, хныканье таких же - или же других? Голоса, поделенные на две группы, которые перемежались между собой, когда их выводили на воздух, чтобы спотыкаться падать на что-то твердое и царапающее. Что-то шершавое, впивающееся мелкими частями в мягкие ладони. Драки - частые гости в этом странном месте - он помнил особенно хорошо. Их всегда сопровождали крики и тихие пыхтения, глухие звуки ударов, стоны и ахи. Чьи-то ладони на плечах и спине, что толкали его вперед-назад, падая на руки, локти и колени. Он учится толкаться в ответ, но звуков не издает, слышит издевки: "Ты что, еще и глухой?", но вмазывает собственные кулаки во что-то теплое, что можно представить таким же мальчиком, как и он - рассерженные голоса сверху оттаскивают его от противника, противника тоже оттаскивают - он слышит, что теперь тот орет вдалеке. Дальше - воспоминание о комнате без стульев и кроватей, лишь холодный пол и слезливые хлюпанья тех, кого тоже наказали. Он не плакал, ему нравились эти комнаты без всего. Не было толчков, чужого дыхания и чужих звуков. Здесь он был наедине с собой, и это нравилось ему намного больше, чем спотыкаться и чувствовать ладонями шершавую поверхность для прогулок.
Он помнил, когда осознал, что на самом деле намного слабее и ниже, чем другие - их голоса начинали раздаваться сверху, когда как он продолжал существовать на том же уровне звуков, а удары стали ощутимее. Некоторые видели. Он же не совсем понимал, что это такое, лишь осознавал, что это помогает наносить удары метче и уклоняться от них с лучшим результатом. Это помогло умом понять, что значит "видеть". Быть более метким, опасным. Он не хотел отставать, и прилагал для этого все усилия. И его тоже начали бояться. Он был слишком спокоен, он не боялся. И после этого вязкая неприязнь, накрывающая его с головой, стала множиться.
Слепой не играл с ним, потому что не умел играть. Он послушно сидел с мальчиком, будил его по утрам, умывал и причесывал. Слушал его рассказы, почти не отвечая, и ходил по пятам, как приклеенный. Не потому, что ему так хотелось. Просто ему казалось, что именно этого хотел от него Лось. Желание Лося было для него законом.
Он помнил горячие пальцы и ладонь, в которой тонула его - маленькая. Он помнил смех своего Бога, которого звали Лось, он помнил теплые лучи солнца на щеках, когда он поднимал лицо вверх, чтобы лучше слышать переливы лосиного голоса. Ласковые прикосновения к голове и плечам, в которых согревалось его сердце. Лось вытащил его из старого толкающегося и дерущегося места, подарив новое. Вся жизнь его была отдана Лосю на блюдце, и тот ее крепко спрятал, в пространстве, что стало его продолжением.
Продолжение было наполнено зрячими, у которых было что-то, чего никогда не достанется ему. Плевать. Пока есть Лось. Ему дали новое имя - Слепой, что из нарицательного превратилось в собственное. Вместе с именем ему открылась любовь Дома, ни на что не похожая. Дом был настоящим домом, и другого Слепой никогда бы не захотел и не принял. Впрочем, "другие" ответили бы ему тем же. Место с шершавыми поверхностями, пустыми комнатами и прогулками гуськом было доказательством его теории.
Дом раскрывал свои секреты с неохотой, погружая Слепого в себя как в вязкую трясину - и Слепой шел, с полным сердцем невероятной любви к нему. Он распахивал свои лапы, и Слепой проводил по ним зрячими пальцами, поддевал отсыревшую штукатурку, перемазывая рот бархатисто-сухой структурой, по которой было приятно проводить кончиками пальцев. Со временем Слепой перестал ощущать эту структуру - она стала частью на его коже. Он поглощал Дом с той же тщательностью, с какой Дом поглощал его самого, и оба не могли найти насыщение.
Он не хочет вспоминать о времени в Хламовнике - перетянутых коридоры веревках, о которых его еще не предупреждали зрячие руки и стены Дома, о визгливых голосах, когда их ловили и осыпали тумаками. Они давали сдачи кому могли, но численное преимущество было не за ними. Пока один сдавался и просил о выживании, другой думал лишь о клятве, которую он дал Лосю: присматривать за мальчиком. Сделанные амулеты и великие ночи Слепой запомнит намного звонче, чем тычки от хламовцев. Тычков было много, а амулет лишь один. Комната, в которую они потом перешли, тоже была одна - своя. Слепой не мог понять что это значит, ему было всегда все равно, где упасть на пол и уснуть, но запахи тех, кто стали его друзьями, делали место приятнее и уютнее. Он все еще любил больше одиночество, но с этими можно было и любить быть одному, и находиться рядом. То, что раньше было лишь просьбой Божества, превращалось во что-то другое. Смысла которому Слепой не до конца понимает до сих пор.
Лес был прекрасен. Он был таинственен и лохмат, он прятал глубокие норы и странных обитателей нор, он не знал солнца и не пропускал ветер, в нем водились собакоголовые и свистуны, росли гигантские грибы-черношляпники и цветы-кровососы.
Дальше воспоминания путаются, заменяют одно другим. Дом принимает его - показывает свое сердце. Сердце Дома - это Лес. Дикий и необъятный, где Слепой по-настоящему понимает что значит "видеть". Руки превращаются в лапы, лицо - в морду. Трава, которую он раньше воображал себе как что-то размером с его два пальца и плоское, обретает форму. Здесь Слепой вовсе и не слепой, он и не человек - огромный зверь, носящийся по всему Сердцу. Теперь и он сам - часть Дома. Тот принял его без остатка, превратил в свою руку - или карающую длань? - ногу и волю. Слепому еще совсем немного лет, Слепому слишком много лет - он сер, огромен и держит в себе ворох детских душ.
Он вспоминает старший выпуск и тот металлический запах, что пропитал Дом. Он вспоминает, когда стал ночевать под дверьми Лося, лишь бы эта волна электричества не ударила и по нему. Все равно... ударила. Он помнит влажное и вязкое, помнит крики и безмолвие умирающих, помнит то чувство, с которым Дом отпустил старших, с которым отдал все ему. Теперь ему - быть голосом Дома и его волей. Слепой не принял это с уважением или почетом, с благодарностью и радостью - он принял это беспрекословно. Дом решил, а, значит, его волю следует уважать. Единственную рану, которую он никак не мог простить ему - убитого Лося. Он забрал нож, которым его убили, спрятал, как последнее, что осталось от Бога. Лишь нож и огромная рубашка, что за столько лет покрылась трещинами, оторванными пуговицами и свалявшейся тканью. Скоро рубашку заменят джемпера, и останется только нож. Ржавый, обычный кухонный - таким нарезают картошку и лук, и одновременно с этим отравленный - кровью Бога.
Слепой расслабился, но глаза — прозрачные лужицы, удерживаемые ресницами на бледной коже — замерзли, превратившись в лед. Стылый, змеиный взгляд. Слепой не умел его прятать.
А дальше появились стаи в том виде, что были и сейчас. Клички, порядки и указки. Все это было дальше. Он приносил на себе следы леса, слушал сказки, играл Арахне, питался штукатуркой - все это было и будет.
Впереди остался только выпуск. Размышления как не допустить того, что было при прошлых старших. Размышления, как спасти всех. Как остаться дома. В Доме. Наружность никогда не примет его, а он не примет ее. Остается только придумать план. Но пока все вокруг будто поставили на острие натянутой тетивы. Время остановилось - в ожидании выстрела, который запустит ход Времени.
Д О П О Л Н И Т Е Л Ь Н О |
Связь:
https://t.me/pachirisy
